http://ipolk.ru/blog/news/15149.html
В ослаблении рубля многие видят катастрофу, с девальвацией связывают близкий крах российской экономики. Однако подлинно катастрофический ущерб развитию страны нанёс не ослабленный, а чрезмерно завышенный курс рубля. Благодаря этому искусственному завышению в России сложился паразитический компрадорский класс, тормозящий и подрывающий отечественное производство. Сегодня на наших глазах гибнет не рубль и не вся русская экономика — гибнет лишь её компрадорский сектор. Это его апологеты истерически мечутся и сеют панику, в надежде сохранить даровую кормушку. Внешняя встряска даёт нам шанс избавиться от компрадорской, колониальной модели и перейти к экономике национального развития. Подробности в новом цикле статей Ивана Таляронка.
Часть первая. Восход
Почти все стартовые капиталы российских нуворишей сколочены на таможне. Точнее — на дырке в железном занавесе. На шокирующей разнице цен между «там» и «здесь».
Всё начиналось ещё с приснопамятной «фарцы». Помните, как ценились в СССР джинсы, будничная одежда европейских грузчиков и оборванцев-хиппи, не представляющая никакой особенной ценности в западном мире? В парижском метро просили милостыню клошары, упакованные в джинсовые костюмы, чем повергали в ступор советских туристов. Не мудрено — «там» джинсы стоили пятнадцать-двадцать долларов, чуть больше нашего червонца по официальному курсу. Зато везунчик, умудрившийся урвать «там» джинсы за десятку, вполне мог «здесь» толкнуть их за сотню. Рентабельность тысяча процентов! — даже наркоторговцы могли позавидовать таким барышам.
До сих пор удивляюсь, почему Политбюро не решилось закупить в Европе сто миллионов пар дешёвых хлопчатобумажных штанов и продать их легально, осчастливив всех советских модников вместе с советским государственным бюджетом в придачу. Это же куда более полезный способ пополнения казны, чем торговля водкой за пять тридцать. Но, видимо, мешали красным вождям глубоко забитые в мозг идейные клинья: мол, не пристало нашим девушкам натягивать буржуазный коттон на комсомольские ягодицы! Хотя очень может быть, что кроме идейных клиньев были и другие мотивы, более меркантильные. Возможно, что в разлагающейся партийной верхушке уже тогда были люди, «крышевавшие» столь выгодный бизнес и имевшие свою долю от «дырки» в железном занавесе, куда тоненьким ручейком вливались товары фарцовщиков.
Задолго до «перестройки» в стране стал крепнуть и набирать обороты слой людей, делавших сотни процентов прибыли буквально из «воздуха». Впрочем, воздух — фигура риторическая. Деньги не возникают из пустоты. Никто не отменил закон сохранения материи великого Ломоносова.
Чтобы заработать пятнадцать баксов на импортные джинсы, на мировом рынке 1985 года надо было продать два центнера нефти. Кто-то кормил комаров, ведя разведку этой нефти. Кто-то стыл на буровой, обжигая пальцы на тридцатиградусном морозе. Кто-то корпел в НИИ, делая расчёты пластов и чертежи вышек. Все эти люди за каждые добытые для Родины два центнера нефти получали оплату, эквивалентную одной паре заморских штанов. Однако, благодаря железному занавесу и дырке в нём, а также благодаря тем людям, которые этой дыркой пользовались, за реальные штаны из джинсовой ткани геологам, буровикам, инженерам приходилось выкладывать в десять раз больше. Считайте, что фарцовщик отбирал девять десятых их прибыли и запихивал в свой потайной карман.
Виноват, в этом, конечно, не один фарцовщик, но и те большие дяди, которые не додумались или не захотели «пьяный бюджет» СССР поменять на «модный бюджет». Поздно искать виноватых. Констатируем лишь сухой экономический факт: на теле страны уже тогда завелась и пошла в рост паразитическая опухоль.
С наступлением перестройки «дырка» в железном занавесе поспешила легализоваться. На смену тайным чемоданам с джинсами пришли официальные квоты на ввоз. Тот, кто получал разрешение закупить «там» первые персональные компьютеры, мог реализовать их «здесь» в пять, а то и в десять раз дороже. Не бизнес, а настоящий пылесос по извлечению золотой пыли из воздуха! Пылесосами такого типа стали выросшие под крылом комсомольской элиты центры НТТМ, получавшие импортные квоты по блату. Кстати, в одном из подобных центров начинал свою головокружительную деловую карьеру ныне опальный Михаил Ходорковский. Именно через «дырку» в железном занавесе накачала свои финансовые мускулы целая каста начинающих капиталистов.
Обратим внимание: все эти процветающие персонажи, от фарцовщика Чубайса, приторговывавшего из-под полы джинсами, до Ходорковского, импортировавшего целые партии современной электронной техники, обогащались благодаря искусственно заниженному курсу доллара. Ведь для того, чтобы отовариться за рубежом и потом получить баснословную прибыль на Родине, им было необходимо приобрести доллары по официальной советской цене. Бери они валюту на чёрном рынке, где за «зелёный» давали сначала три, потом четыре, а потом ещё больше «деревянных», трансграничный бизнес уже не сулил бы радужных перспектив. Тогда ради приобретения одних джинсов пришлось бы менять не десять-пятнадцать, а шестьдесят-восемьдесят рублей, и норма прибыли во многие сотни процентов, к которой привыкли барышники, сразу накрывалась медным тазом.
Уже в угасающей советской экономике сложилась закономерность: государство искусственно занижало курс доллара относительно рубля, поддерживая престиж национальной валюты. Однако этим заниженным курсом, обеспеченным усилиями всей государственной машины, трудом всего народа, пользовался узкий круг людей — тех немногих, кто имел доступ к «дырке» в железном занавесе.
Давно уже рухнул СССР, нет никакого железного занавеса, нет чёрной торговли валютой, на дворе — глобальный рынок, свободное движение товаров и капиталов через границы, и вроде бы подобные механизмы обогащения должны кануть в лету. Ан нет, и после реформ спекуляция на искусственно заниженном курсе доллара осталась главным способом получить лёгкий барыш. Ничего не поделаешь, таков был генезис российского капитализма! Ведь ключевые позиции на российском рынке заняла каста, научившаяся делать деньги только через пресловутую «дырку».
Часть вторая. Зенит.
Шок первых месяцев гайдаровских реформ запомнится на всю жизнь. Цены взлетели не просто в разы — в десятки раз. Колбаса, которая ещё в августе 91-го стоила десятку, в феврале 92-го продавалась за сотню. Казалось бы, стремительно подешевевший рубль по всем законам экономики должен был ослабевать по отношению к доллару. Но этого не произошло. Вопреки ожиданиям, рубль начал укрепляться. Это был главный аргумент «гарвардских мальчиков», с помощью которого народ убеждали в правоте Гайдара. Газета «Коммерсант» с упоением цитировала ура-патриотическую фразу из фантастического романа Аксёнова «Остров Крым»: «Доллар, как б… дрожит, а русский рубль штыком торчит!»
Да, степень идеологической зашоренности новых рулевых страны возросла безмерно. Куда там предтечам из Политбюро, которые всего-навсего с чрезмерной дотошностью блюли честь комсомольских ягодиц (см. часть первую)! Экономика валилась в пропасть, производство за год упало на треть, закрывались заводы, люди сидели без зарплаты, целые города обрекались на голод, смертность впервые превысила рождаемость — но всё это казалось им не стоящей внимания чепухой. Главным считалось то, что начал расти курс рубля к доллару!
Что же, ругать гайдаровское правительство — дело нехитрое. Гораздо важнее понять: как им удалось в условиях бешеной инфляции поднять курс рубля? И главное: зачем они это сделали?
Разгадка лежит на поверхности. По мере углубления рыночных реформ (а на самом деле — по мере разборки на запчасти великой державы) Запад всё охотнее кредитовал своих российских холуёв. Кредитовал, естественно, в долларах. А получая эту щедрую помощь, мастера «шоковой терапии» не находили ей более полезного применения, как валютные интервенции. Вся огромная долларовая масса выбрасывалась на внутренний валютный рынок, сбивая тем самым курс «зелёного» в нашей стране.
Вы понимаете их логику? Они взяли обязательство вернуть внушительный долларовый кредит с процентами буквально через несколько лет. Но они не вложили кредитные деньги в строительство новых заводов, рудников, электростанций, чтобы создать новые ценности и заработать деньги для возврата долгов. Они просто продали полученную ссуду по дешёвке, поменяли крепкую иностранную валюту на тающий пореформенный рубль, да ещё по искусственно заниженной цене.
Представьте, что в наши дни, во время удешевления национальной валюты, кто-то берёт валютный кредит под проценты, но, вместо вложения ссуды в бизнес, спешно покупает рубли. Таких дураков сегодня нет, ведь рубль обесценивается, скажете Вы? Но тогда он обесценивался в десятки раз быстрее! С точки зрения нормального предпринимателя, который делает деньги не из воздуха, а из инженерного гения и рабочего мастерства, действия гайдаровской команды выглядели настоящим сумасшествием.
Сумасшествием они выглядели и с точки зрения хозяйственного развития. Ведь на дешёвые доллары самые оборотистые из соотечественников закупили массу заграничных товаров: от спирта «Рояль» до ножек Буша — и повезли их в страну. «Мы напоили и накормили Россию» — хвастались нувориши. Но ведь импортное благополучие закупалось по заведомо заниженной цене, по искусственно обваленному безбрежными валютными интервенциями курсу. Ввезённые по демпинговым ценам «Рояль» и американские окорочка, как и прочие товары, конкурировали с русской водкой и русской курятиной. А цены на русский товар росли, подстёгиваемые галопирующей инфляцией.
Так Гайдар и компания создали условия, при которых отечественные предприятия вынуждены были разоряться и уступать рынок продукции импортёров. И не потому, что производили более дорогую или менее качественную продукцию, а потому, что в результате целенаправленного снижения курса доллара были поставлены в заведомо проигрышную позицию. Это всё равно, что выпустить на поле две спортивные команды, только одной ввести допинг, а другой — снотворное. Не надо ходить к гадалке, чтобы предсказать результат такого поединка. «Гарвардские мальчики» попросту гробили экономику страны, превращая Россию в чистое поле для зарубежной товарной экспансии. Дорогой рубль стал экономическим убийцей.
Что же двигало творцами дутой дороговизны рубля? Конечно, у них были свои идейные мотивы. Например, неизлечимая русофобия, слепое убеждение в том, что любой иностранный товар всегда лучше любого российского. Мол, пусть дохнут эти совковые куры и закрываются эти совковые заводы — мы гражданам из-за кордона настоящих вещей привезём.
Но, кроме идейных мотивов, был и самый главный — корыстный. Потому что отдавать огромные долларовые кредиты группировка реформаторов должна была не из своего кармана — из казённого, и не сегодня — послезавтра. А сегодня их заботил вопрос: как потуже набить карман собственный. При этом никакого более успешного способа делать деньги, кроме описанного выше бизнеса фарцовщиков, они не знали. Вези в Россию товар по заведомо заниженной курсовой цене и наваривайся на разнице официального и экономически обоснованного курса! Знакомая дорога — самая короткая. Путём массовой продажи взятой взаймы валюты они сбили внутренний курс доллара, а сбив курс — снова создали ту самую, привычную для себя разницу в цене между «там» и «здесь». Только раньше разница поддерживалась «железным занавесом», таможней и штыками погранцов, а теперь — бумажными ливнями валютных интервенций.
Правда, при Гайдаре воспользоваться «дыркой в занавесе» смогли не только отдельные нарушители социалистической законности и не только счастливчики, получившие квоты из мохнатой руки, но практически все импортёры. Тем хуже пришлось реальному производственному сектору. Ведь, как и прежде, чистоган тех, кто привозил товары «оттуда», компенсировался убытками тех, кто пытался делать товары «здесь».
Так в России пришло к власти компрадорское лобби, паразитирующее на экономике страны и ослабляющее её реальный сектор. Компрадорское — от латинского слова «comprare», что означает «покупать». Компрадорами принято называть тех капиталистов, кто зарабатывает не производством отечественных, а перепродажей иностранных товаров.
Все девяностые годы прошли под знаком компрадорской схемы: кредит на Западе — продажа долларовой массы на внутреннем валютном рынке — искусственное занижение курса доллара — ввоз искусственно удешевлённых импортных товаров — удушение отечественных производителей. Внешний долг рос, как снежный ком, а отечественное производство сжималось, как шагреневая кожа. Чтобы удерживать стабильно низкий курс доллара на фоне высокой инфляции, требовалось всё больше и больше финансовых ресурсов. Но кредит Запада не мог быть безграничным — пришло время возвращать занятое.
Дефолт девяносто восьмого в такой ситуации был неизбежен. Миллионы сограждан: и те, что рубили лютые бабки на ввозе дешёвого импорта, и те, что худо-бедно пристроились заграничный товар продавать, — пережили шок. Тогда у нас тоже искали врага в лице таинственных спекулянтов: мол, интриги Сороса или заговор братьев Йорданов на валютном рынке повалили рубль! Но, чтобы обнаружить незримого врага, стоило просто взглянуть в зеркало: крах рубля приближал всякий россиянин, кто строил своё благополучие на заниженном курсе, кто вместо производства своих товаров продавал чужие. Вожаками этой гигантской компрадорской армии, заведшими страну в тупик, были, конечно, либеральные экономисты в правительстве.
Что же произошло после обвала-98? Курс доллара за короткий срок вырос в четыре раза, с 6 до 24 рублей. Зарубежные товары подорожали на столько же. Миллионы распространителей импорта разорились — их бизнес стал невыгодным. Зато, впервые после десятилетнего провала, пошла в рост русская экономика. Место импорта стала занимать отечественная продукция. После очистительного дефолта, как после болезненной операции, срезавшей гнойную опухоль, страна начала подниматься с колен.
Однако компрадорское лобби никуда не исчезло. Оно осталось убеждённым в своей правоте — ещё бы, ведь прежний курс, гробивший страну, приносил ему фантастические доходы! Вплоть до сегодняшнего кризиса компрадоры находили аргументы, чтобы навязывать свою позицию правительству РФ.
Часть третья. Закат.
С подачи либеральных СМИ принято считать, что экономическим ростом нулевых мы целиком обязаны удачной конъюнктуре нефтяных цен. Это неверно. Нефтяными пятнами господа компрадоры хотят замазать свои экономические преступления, совершённые в девяностых и ставшие слишком наглядными на рубеже десятилетий.
На самом деле настоящий бум на рынке «чёрного золота» начался лишь с 2004 года, а в 1999–2003 годах цена углеводородов, с поправкой на инфляцию, ещё не вышла из диапазона провальных девяностых годов. В то же время рост отечественного производства начался сразу после дефолта, уже в четвёртом квартале 1998 года (хотя котировки нефти именно тогда достигли исторического минимума!), и затем не прекращался вплоть до мирового экономического кризиса-2008.
Стартовым рычагом возрождения стал отказ от искусственного укрепления рубля. Отказ вынужденный, по принципу: не было счастья, да несчастье помогло. Но если до дефолта завышенный курс национальной валюты создавал льготный режим для импортёров и душил отечественное производство, то после того, как рубль пришлось отпустить в свободное плавание, русские товары начали на равных конкурировать с иностранными.
Яркой иллюстрацией перемен служит упомянутая выше курятина. Как только курс рубля к доллару повернул вниз, производство куриного мяса в России рвануло вверх. За десятилетие русские птицеводы увеличили объём продукции впятеро и буквально вышибли с рынка злополучные «ножки Буша».
Нефтяной бум, как фактор роста, стал ощутимым с 2004 года. Однако гигантские доходы от скачка нефтяных цен удалось использовать в непростительно скромных масштабах. Исторический шанс был упущен из-за того же засилья либеральных теоретиков, связанных с компрадорским капиталом.
Огромную валютную выручку с рынка энергоресурсов можно было направить на модернизацию промышленности, вторую индустриализацию страны. Можно было создать русское производство компьютеров, сотовых телефонов, новейших лекарств, можно было освоить передовые технологии подводного бурения и медицинской диагностики — словом, овладеть тем, в чём мы продолжаем критически зависеть от Запада. Но участие государства в производственных инвестициях табуировано либеральными догмами. Поэтому два триллиона баксов, которые свалились на нас благодаря удачному стечению нефтяных обстоятельств, в основном потрачены на иные цели. Это: 1) создание валютного резерва (что имело определённый смысл); 2) возвращение к политике искусственного удешевления доллара (что не имело смысла ни для кого, кроме компрадорского лобби).
В 2005 году доллар стоил 30 рублей. Вы серьёзно полагаете, что через десятилетие, после ежегодного удешевления рубля с темпом инфляции в 6–10%, он должен стоить примерно столько же? Вы допускаете, что за время, когда буханка хлеба подорожала с 15 до 25 рублей, доллар мог остаться неизменным? Конечно, нет! Но компрадоры, доминирующие в экономическом блоке правительства, настаивали на выбросе всё больших и больших масс нефтедолларов на валютный рынок, чтобы максимально сдерживать динамику курса. Логика оставалась прежней: чем дороже рубль и дешевле доллар, тем легче наживаться на импорте. А русское производство — гори оно синим пламенем!
Правда, в отличие от Ельцина, действия которого в принципе не запятнаны интеллектом, Путин проводил гораздо более осмотрительную политику. Он старался найти компромисс между интересами угнетённой отечественной промышленности и аппетитами могущественного (фактически доминирующего в бизнесе, политике и экономической теории) компрадорского лобби. В результате курс доллара занижался относительно реальности не в разы, как в девяностые годы, а всего лишь на проценты и десятки процентов — но это были проценты, отнятые у реального сектора в пользу импортёров. При этом реальный сектор не угасал, как в девяностые, а хоть и со скрипом, но рос.
Когда кризис 2008 года ударил по нефтяным ценам и ЦБ, сберегая ресурсы, перестал давить на валютный рынок, курс доллара скакнул с 23 до 36 рублей. Год спустя после скачка промышленность продемонстрировала рост около 10 процентов, преимущественно за счёт обрабатывающих производств. Затем валютные интервенции на финансовом рынке снова стали нарастать; курс доллара, вопреки инфляции, был заперт в коридоре 31–33,- и рост реального сектора тоже застыл, несмотря на рекордные нефтяные доходы. Поистине надо быть европейничающим профессором, сидящим на компрадорских грантах, чтобы не заметить тут связи!
Спрашивается, для чего были потрачены сотни миллиардов долларов, стабилизировавших курс рубля? Если откинуть всю шелуху, все пустые разговоры о привлечении иностранных инвесторов (которые двадцать лет не слышат этих заклинаний), о сдерживании инфляции (как будто это главная задача), придётся дать один обоснованный и неопровержимый ответ: дешевизна «зелёного» поддерживалась исключительно для обогащения компрадоров. Так открывалась дорога импорту за счёт сдерживания отечественного производства. Вместо того чтобы создавать альтернативные ТЭКу точки роста, либералы продолжали загонять экономику в абсолютную зависимость от импортных товаров, купленных на нефтедоллары.
А ещё заниженный курс был нужен тем, кто хотел тратить свои доходы «там». Ведь чем дешевле доллар и евро, тем выше желание отдыхать за границей, покупать жильё за границей, учить детей за границей, инвестировать за границу и т. д. и т. п. То есть, вместо притока стимулировалась утечка капитала, обеспечивавшая безбедное веселье на Лазурном берегу или в Анталье, за счёт стагнации в Ростове и Перми.
Сегодня эта малина снова кончилась. Сегодняшний взлёт доллара, безусловно, больно ударит по всей российской жизни, крепко привязной к поставкам извне. Но остриё удара направлено на паразитический компрадорский сектор. Поэтому нашу нынешнюю боль можно сравнить со страданиями человека, у которого вскрывают нарывающий чирей, — сегодня боль, завтра исцеление. Может быть, это здоровое завтра наступит не так скоро, как хотелось бы, но другого пути к выздоровлению, кроме ограничения импортной зависимости, нет. Снять Россию с «западной иглы» куда важнее, чем с «нефтяной».
Надо раз и навсегда исключить из числа главных критериев экономического успеха высокий курс руля к доллару. Экономический авторитет страны определяется отнюдь не стоимостью её валюты (для примера сравните стоимость украинской гривны и японской йены), а размерами и динамикой её ВВП. Мерилом наших усилий должно стать развитие национального производства. Шанс на такое развитие даёт нам обвал искусственно завышенного курса, приведший к краху компрадорского сектора.
А какие сектора российской экономики получили теперь перспективу — заслуживает отдельного разговора.
Часть четвёртая. Есть ли жизнь без них?
Когда возникает дилемма: русское или иностранное? — либерал сразу утверждает, что продукция нашего производства — такое барахло, какое и поддерживать стыдно, зато импорт — чуть ли не единственный способ обеспечить достойное качество жизни. Не будем отвергать их аргументы с порога. Верно, без импорта не может обойтись ни одна экономика, тем более такая, что, по милости компрадоров, потеряла двадцать лет для своего развития.
Но неужели всякий наш продукт — такое барахло, что не жалко тратить государственные ресурсы для его вытеснения и замены на импортный? А ведь именно такую стратегию навязывало России компрадорское лобби. Под его давлением правительство, ради завышения рублёвого курса, спалило сотни миллиардов сначала кредитных, а потом нефтяных долларов.
Теперь, когда эта стратегия с треском провалилась и ресурсов для бесконечного удешевления доллара (а вместе с ним — и привозных товаров) больше нет, давайте задумаемся: а может ли русская экономика заместить импорт? По крайней мере, ту его часть, которая обеспечивалась дешёвым долларом? Способны ли мы вообще произвести достойную замену?
Начнём с сельского хозяйства. Признаем как аксиому, что зерно, овощи, картошка, яблоки на русской земле растут точно такие же, как на польской или американской. Даже если отбросить страшилки про ГМО и прочие ужасы заморской химии, наши злаки и корнеплоды вбирают от солнца те же килокалории и синтезируют те же вещества, что и заграничные растения. И свинья так же нагуливает окорока, и корова доится таким же молоком.
Не спорю, что голландская мытая морковь гораздо удобнее для готовки, чем грязная подмосковная. Но ведь русские аграрии до сих пор не наладили массовое производство мытой морковки в том числе потому, что чужая шла по заведомо заниженной цене (привет либеральным компрадорам, борцам за доступный курс инвалюты!). Для нас такая цена делала мытьё нерентабельным. Стоило поднять курс доллара на два года раньше, и отечественные мытые овощи заменили бы «чистых голландцев». Кстати, в Зарайске эту технологию уже освоили — и не хуже, чем в Утрехте.
И своих эксклюзивных сыров у нас за двадцать пять лет не появилось, потому что ввозить было дешевле. И сливочное масло, привезённое с обратной стороны Земли, аж из Новой Зеландии, умудрялось занимать нишу на русском рынке — только благодаря занижению валютного курса.
На самых разных страницах, газетных и виртуальных, много сказано о судьбе погибающей русской деревни. Куда ни кинь — брошенные поля, застающие берёзовой молодью, — наглядная иллюстрация к теме. Но в чём причина этой трагедии? Отправляясь из Первопрестольной в Сочи по трассе «Дон» или на астраханскую рыбалку по трассе «Каспий», нетрудно заметить границу между зоной сельского опустошения и зоной процветающего агросектора. К югу от воображаемой линии Тула-Павелец все поля возделаны. Уж не другое ли государство там начинается?
Нет, проблема не в управленцах, а в банальной рентабельности. Чернозёмный гектар родит больше зерна с меньшими затратами. Чем дальше к Северу, чем короче лето и беднее почва, тем выше себестоимость. В Нечерноземье рентабельность для хлебороба начинается с уровня в 7–10 тысяч рублей за тонну пшеницы. Нетрудно посчитать, выгодно ли выращивать здесь пшеницу при мировых ценах в 230 долларов за тонну. При курсе 33 рубля за «зелёный» тут гарантировано лишь «островное земледелие», отдельные оазисы выживающих хозяйств, которые держатся почти исключительно крестьянским сверхусилием.
При курсе в 40 рублей граница успешного земледелия должна передвинуться к Москве, Рязани и Владимиру, а при пятидесяти пяти — вернуться в Вологду, где проходила сто лет назад. Расчёты эти, конечно, сделаны по ценам 2014 года и по мере инфляции обязаны пересматриваться — но тенденция очевидна. Дешёвый доллар попросту «зачищал» русское Нечерноземье от сельского хозяйства, дорогой — возвращает смысл здешнему земледелию.
Зарубежный спрос на русский хлеб после девальвации достиг ажиотажного уровня, так что по весне можно с выгодой распахать и засеять 10–20 миллионов заброшенных гектаров — дайте только льготный подъёмный кредит селу. Вот оно и намечается, долгожданное спасение деревни! И я сейчас думаю: сломает эта возможность либеральных догматиков в правительстве или не сломает? Заставит выложить из резервных загашников целевые средства для подъёма залежных земель, или по-прежнему получать финансовую поддержку будут только банкиры? Серьёзный вопрос для товарища Путина…
Теперь переместимся из села в город.
Русская лёгкая промышленность и вовсе была убита в годы реформ. Едва заикнёшься об этом — сразу нарываешься на скепсис: фу, да что там жалеть! Как можно сравнить нелепые совковые балахоны с шедеврами от «Армани» и «Дольче Габана»? Но позвольте, разве у нас одёжный рынок формируется моделями от кутюр? Ничего подобного, его заполонили китайские и турецкие изделия, вполне сопоставимые с продукцией ряда отечественных фабрик. (В Пскове, Калуге, Москве, Питере кое-что шьют и получше.) Если бы не вечное курсовое поддавливание, наш швейный бизнес мог бы нарастить объёмы в несколько раз, заняв место китайцев и турок, — и, возможно, не только на российском рынке, но и на рынках соседних стран.
Ещё одна точка роста — фармацевтика. Здесь десятки препаратов просто вытеснены привозными аналогами. Например, промедол у нас перестали производить вообще, российский фенобарбитал днём с огнём не сыскать. А ведь в составе наших и импортных медикаментов нет никаких различий, проблема только в ценовом преимуществе последних, созданном двадцатилетним искусственным занижением долларового курса.
Да, на Западе есть современные медикаменты, изготовление которых нашим фармацевтам пока не по зубам. Но здесь, так же как и в случае с модными эталонами от «Гуччи» и «Армани», дорогу осилит идущий. Шедевры возникают в среде, где много развивающихся середняков. Если середнякам нет дороги, если они загибаются в неблагоприятных условиях, то об эксклюзивных моделях можно забыть сразу: не было и никогда не будет. А если реалистичный курс доллара расчистит дорогу на рынок для массового отечественного производителя, в этой массовке наверняка возникнут и топовые продукты.
Собственно, в других отраслях промышленности та же ситуация. Много в чём нам надо догонять не только Запад, но и Восток — однако для догоняющего нужна поддержка, а не дополнительные гири на ногах. Компрадорская политика занижения валютного курса не позволяла русской промышленности конкурировать с искусственно удешевлённым импортом и развиваться. Девальвацией эта преграда снята.
С турбизнесом всё ещё очевиднее. С некоторых пор туристическим бизнесом у нас стали называть не освоение отечественных пляжей и лыжных трасс, а продажу туров в Анталью и Куршавель. Это так же нелепо, как называть сельскохозяйственным производством продажу заморской морковки и фасовку заморских орехов. И ведь не упрекнёшь миллионы русских туристов, улетающих и уплывающих за кордон, в дефиците патриотизма. Куда им податься, если отдых в ста километрах от наших мегаполисов обходится дороже, чем за десять тысяч вёрст?!
Причина такого неравенства не только в климатической форе, которую объективно получают круглогодичные тропические курорты, но и в искусственной валютной форе, которую много лет формировали компрадоры. Теперь, после девальвации, турпотоки неизбежно переориентируются на Россию, и завтра мы имеем шанс вместо челябинских лыжников в Куршавеле увидеть французских лыжников на Урале.
Как видим, любая отрасль реального сектора при подорожании доллара имеет шанс пойти в гору. Единственная закавыка: чтобы нарастить объёмы, потребуется много нового оборудования — а его неизбежно придётся импортировать. Машиностроение искалечено компрадорской политикой сильнее всего, поэтому без завоза заграничной техники не обойтись. Значит, импортзамещение пойдёт более медленными темпами, чем позволяет ёмкость рынка. Но медленный рост — это всё-таки рост, а не стагнация в условиях импортного демпинга.
Шанс быстрой централизованной модернизации в тучные нефтяные годы мы упустили, — спасибо господам либералам, вопившим о модернизации громче всех! Это благодаря их экономическим теориям государство, вместо того чтобы вложить барыши нефтяного бума во вторую индустриализацию России, спустило сверхприбыль на валютный демпинг, на завоз импортных товаров, заграничные виллы и заграничный туризм.
Что же, теперь придётся медленно делать то, что нам не позволили сделать быстро. Медленно, зато для себя, а не для чужеземного дяди.
А над крушением компрадорской мечты, привязанной к дешёвому доллару и к доступной загранице, мы плакать не будем.
Иван ТАЛЯРОНОК
Часть первая. Восход
Почти все стартовые капиталы российских нуворишей сколочены на таможне. Точнее — на дырке в железном занавесе. На шокирующей разнице цен между «там» и «здесь».
Всё начиналось ещё с приснопамятной «фарцы». Помните, как ценились в СССР джинсы, будничная одежда европейских грузчиков и оборванцев-хиппи, не представляющая никакой особенной ценности в западном мире? В парижском метро просили милостыню клошары, упакованные в джинсовые костюмы, чем повергали в ступор советских туристов. Не мудрено — «там» джинсы стоили пятнадцать-двадцать долларов, чуть больше нашего червонца по официальному курсу. Зато везунчик, умудрившийся урвать «там» джинсы за десятку, вполне мог «здесь» толкнуть их за сотню. Рентабельность тысяча процентов! — даже наркоторговцы могли позавидовать таким барышам.
До сих пор удивляюсь, почему Политбюро не решилось закупить в Европе сто миллионов пар дешёвых хлопчатобумажных штанов и продать их легально, осчастливив всех советских модников вместе с советским государственным бюджетом в придачу. Это же куда более полезный способ пополнения казны, чем торговля водкой за пять тридцать. Но, видимо, мешали красным вождям глубоко забитые в мозг идейные клинья: мол, не пристало нашим девушкам натягивать буржуазный коттон на комсомольские ягодицы! Хотя очень может быть, что кроме идейных клиньев были и другие мотивы, более меркантильные. Возможно, что в разлагающейся партийной верхушке уже тогда были люди, «крышевавшие» столь выгодный бизнес и имевшие свою долю от «дырки» в железном занавесе, куда тоненьким ручейком вливались товары фарцовщиков.
Задолго до «перестройки» в стране стал крепнуть и набирать обороты слой людей, делавших сотни процентов прибыли буквально из «воздуха». Впрочем, воздух — фигура риторическая. Деньги не возникают из пустоты. Никто не отменил закон сохранения материи великого Ломоносова.
Чтобы заработать пятнадцать баксов на импортные джинсы, на мировом рынке 1985 года надо было продать два центнера нефти. Кто-то кормил комаров, ведя разведку этой нефти. Кто-то стыл на буровой, обжигая пальцы на тридцатиградусном морозе. Кто-то корпел в НИИ, делая расчёты пластов и чертежи вышек. Все эти люди за каждые добытые для Родины два центнера нефти получали оплату, эквивалентную одной паре заморских штанов. Однако, благодаря железному занавесу и дырке в нём, а также благодаря тем людям, которые этой дыркой пользовались, за реальные штаны из джинсовой ткани геологам, буровикам, инженерам приходилось выкладывать в десять раз больше. Считайте, что фарцовщик отбирал девять десятых их прибыли и запихивал в свой потайной карман.
Виноват, в этом, конечно, не один фарцовщик, но и те большие дяди, которые не додумались или не захотели «пьяный бюджет» СССР поменять на «модный бюджет». Поздно искать виноватых. Констатируем лишь сухой экономический факт: на теле страны уже тогда завелась и пошла в рост паразитическая опухоль.
С наступлением перестройки «дырка» в железном занавесе поспешила легализоваться. На смену тайным чемоданам с джинсами пришли официальные квоты на ввоз. Тот, кто получал разрешение закупить «там» первые персональные компьютеры, мог реализовать их «здесь» в пять, а то и в десять раз дороже. Не бизнес, а настоящий пылесос по извлечению золотой пыли из воздуха! Пылесосами такого типа стали выросшие под крылом комсомольской элиты центры НТТМ, получавшие импортные квоты по блату. Кстати, в одном из подобных центров начинал свою головокружительную деловую карьеру ныне опальный Михаил Ходорковский. Именно через «дырку» в железном занавесе накачала свои финансовые мускулы целая каста начинающих капиталистов.
Обратим внимание: все эти процветающие персонажи, от фарцовщика Чубайса, приторговывавшего из-под полы джинсами, до Ходорковского, импортировавшего целые партии современной электронной техники, обогащались благодаря искусственно заниженному курсу доллара. Ведь для того, чтобы отовариться за рубежом и потом получить баснословную прибыль на Родине, им было необходимо приобрести доллары по официальной советской цене. Бери они валюту на чёрном рынке, где за «зелёный» давали сначала три, потом четыре, а потом ещё больше «деревянных», трансграничный бизнес уже не сулил бы радужных перспектив. Тогда ради приобретения одних джинсов пришлось бы менять не десять-пятнадцать, а шестьдесят-восемьдесят рублей, и норма прибыли во многие сотни процентов, к которой привыкли барышники, сразу накрывалась медным тазом.
Уже в угасающей советской экономике сложилась закономерность: государство искусственно занижало курс доллара относительно рубля, поддерживая престиж национальной валюты. Однако этим заниженным курсом, обеспеченным усилиями всей государственной машины, трудом всего народа, пользовался узкий круг людей — тех немногих, кто имел доступ к «дырке» в железном занавесе.
Давно уже рухнул СССР, нет никакого железного занавеса, нет чёрной торговли валютой, на дворе — глобальный рынок, свободное движение товаров и капиталов через границы, и вроде бы подобные механизмы обогащения должны кануть в лету. Ан нет, и после реформ спекуляция на искусственно заниженном курсе доллара осталась главным способом получить лёгкий барыш. Ничего не поделаешь, таков был генезис российского капитализма! Ведь ключевые позиции на российском рынке заняла каста, научившаяся делать деньги только через пресловутую «дырку».
Часть вторая. Зенит.
Шок первых месяцев гайдаровских реформ запомнится на всю жизнь. Цены взлетели не просто в разы — в десятки раз. Колбаса, которая ещё в августе 91-го стоила десятку, в феврале 92-го продавалась за сотню. Казалось бы, стремительно подешевевший рубль по всем законам экономики должен был ослабевать по отношению к доллару. Но этого не произошло. Вопреки ожиданиям, рубль начал укрепляться. Это был главный аргумент «гарвардских мальчиков», с помощью которого народ убеждали в правоте Гайдара. Газета «Коммерсант» с упоением цитировала ура-патриотическую фразу из фантастического романа Аксёнова «Остров Крым»: «Доллар, как б… дрожит, а русский рубль штыком торчит!»
Да, степень идеологической зашоренности новых рулевых страны возросла безмерно. Куда там предтечам из Политбюро, которые всего-навсего с чрезмерной дотошностью блюли честь комсомольских ягодиц (см. часть первую)! Экономика валилась в пропасть, производство за год упало на треть, закрывались заводы, люди сидели без зарплаты, целые города обрекались на голод, смертность впервые превысила рождаемость — но всё это казалось им не стоящей внимания чепухой. Главным считалось то, что начал расти курс рубля к доллару!
Что же, ругать гайдаровское правительство — дело нехитрое. Гораздо важнее понять: как им удалось в условиях бешеной инфляции поднять курс рубля? И главное: зачем они это сделали?
Разгадка лежит на поверхности. По мере углубления рыночных реформ (а на самом деле — по мере разборки на запчасти великой державы) Запад всё охотнее кредитовал своих российских холуёв. Кредитовал, естественно, в долларах. А получая эту щедрую помощь, мастера «шоковой терапии» не находили ей более полезного применения, как валютные интервенции. Вся огромная долларовая масса выбрасывалась на внутренний валютный рынок, сбивая тем самым курс «зелёного» в нашей стране.
Вы понимаете их логику? Они взяли обязательство вернуть внушительный долларовый кредит с процентами буквально через несколько лет. Но они не вложили кредитные деньги в строительство новых заводов, рудников, электростанций, чтобы создать новые ценности и заработать деньги для возврата долгов. Они просто продали полученную ссуду по дешёвке, поменяли крепкую иностранную валюту на тающий пореформенный рубль, да ещё по искусственно заниженной цене.
Представьте, что в наши дни, во время удешевления национальной валюты, кто-то берёт валютный кредит под проценты, но, вместо вложения ссуды в бизнес, спешно покупает рубли. Таких дураков сегодня нет, ведь рубль обесценивается, скажете Вы? Но тогда он обесценивался в десятки раз быстрее! С точки зрения нормального предпринимателя, который делает деньги не из воздуха, а из инженерного гения и рабочего мастерства, действия гайдаровской команды выглядели настоящим сумасшествием.
Сумасшествием они выглядели и с точки зрения хозяйственного развития. Ведь на дешёвые доллары самые оборотистые из соотечественников закупили массу заграничных товаров: от спирта «Рояль» до ножек Буша — и повезли их в страну. «Мы напоили и накормили Россию» — хвастались нувориши. Но ведь импортное благополучие закупалось по заведомо заниженной цене, по искусственно обваленному безбрежными валютными интервенциями курсу. Ввезённые по демпинговым ценам «Рояль» и американские окорочка, как и прочие товары, конкурировали с русской водкой и русской курятиной. А цены на русский товар росли, подстёгиваемые галопирующей инфляцией.
Так Гайдар и компания создали условия, при которых отечественные предприятия вынуждены были разоряться и уступать рынок продукции импортёров. И не потому, что производили более дорогую или менее качественную продукцию, а потому, что в результате целенаправленного снижения курса доллара были поставлены в заведомо проигрышную позицию. Это всё равно, что выпустить на поле две спортивные команды, только одной ввести допинг, а другой — снотворное. Не надо ходить к гадалке, чтобы предсказать результат такого поединка. «Гарвардские мальчики» попросту гробили экономику страны, превращая Россию в чистое поле для зарубежной товарной экспансии. Дорогой рубль стал экономическим убийцей.
Что же двигало творцами дутой дороговизны рубля? Конечно, у них были свои идейные мотивы. Например, неизлечимая русофобия, слепое убеждение в том, что любой иностранный товар всегда лучше любого российского. Мол, пусть дохнут эти совковые куры и закрываются эти совковые заводы — мы гражданам из-за кордона настоящих вещей привезём.
Но, кроме идейных мотивов, был и самый главный — корыстный. Потому что отдавать огромные долларовые кредиты группировка реформаторов должна была не из своего кармана — из казённого, и не сегодня — послезавтра. А сегодня их заботил вопрос: как потуже набить карман собственный. При этом никакого более успешного способа делать деньги, кроме описанного выше бизнеса фарцовщиков, они не знали. Вези в Россию товар по заведомо заниженной курсовой цене и наваривайся на разнице официального и экономически обоснованного курса! Знакомая дорога — самая короткая. Путём массовой продажи взятой взаймы валюты они сбили внутренний курс доллара, а сбив курс — снова создали ту самую, привычную для себя разницу в цене между «там» и «здесь». Только раньше разница поддерживалась «железным занавесом», таможней и штыками погранцов, а теперь — бумажными ливнями валютных интервенций.
Правда, при Гайдаре воспользоваться «дыркой в занавесе» смогли не только отдельные нарушители социалистической законности и не только счастливчики, получившие квоты из мохнатой руки, но практически все импортёры. Тем хуже пришлось реальному производственному сектору. Ведь, как и прежде, чистоган тех, кто привозил товары «оттуда», компенсировался убытками тех, кто пытался делать товары «здесь».
Так в России пришло к власти компрадорское лобби, паразитирующее на экономике страны и ослабляющее её реальный сектор. Компрадорское — от латинского слова «comprare», что означает «покупать». Компрадорами принято называть тех капиталистов, кто зарабатывает не производством отечественных, а перепродажей иностранных товаров.
Все девяностые годы прошли под знаком компрадорской схемы: кредит на Западе — продажа долларовой массы на внутреннем валютном рынке — искусственное занижение курса доллара — ввоз искусственно удешевлённых импортных товаров — удушение отечественных производителей. Внешний долг рос, как снежный ком, а отечественное производство сжималось, как шагреневая кожа. Чтобы удерживать стабильно низкий курс доллара на фоне высокой инфляции, требовалось всё больше и больше финансовых ресурсов. Но кредит Запада не мог быть безграничным — пришло время возвращать занятое.
Дефолт девяносто восьмого в такой ситуации был неизбежен. Миллионы сограждан: и те, что рубили лютые бабки на ввозе дешёвого импорта, и те, что худо-бедно пристроились заграничный товар продавать, — пережили шок. Тогда у нас тоже искали врага в лице таинственных спекулянтов: мол, интриги Сороса или заговор братьев Йорданов на валютном рынке повалили рубль! Но, чтобы обнаружить незримого врага, стоило просто взглянуть в зеркало: крах рубля приближал всякий россиянин, кто строил своё благополучие на заниженном курсе, кто вместо производства своих товаров продавал чужие. Вожаками этой гигантской компрадорской армии, заведшими страну в тупик, были, конечно, либеральные экономисты в правительстве.
Что же произошло после обвала-98? Курс доллара за короткий срок вырос в четыре раза, с 6 до 24 рублей. Зарубежные товары подорожали на столько же. Миллионы распространителей импорта разорились — их бизнес стал невыгодным. Зато, впервые после десятилетнего провала, пошла в рост русская экономика. Место импорта стала занимать отечественная продукция. После очистительного дефолта, как после болезненной операции, срезавшей гнойную опухоль, страна начала подниматься с колен.
Однако компрадорское лобби никуда не исчезло. Оно осталось убеждённым в своей правоте — ещё бы, ведь прежний курс, гробивший страну, приносил ему фантастические доходы! Вплоть до сегодняшнего кризиса компрадоры находили аргументы, чтобы навязывать свою позицию правительству РФ.
Часть третья. Закат.
С подачи либеральных СМИ принято считать, что экономическим ростом нулевых мы целиком обязаны удачной конъюнктуре нефтяных цен. Это неверно. Нефтяными пятнами господа компрадоры хотят замазать свои экономические преступления, совершённые в девяностых и ставшие слишком наглядными на рубеже десятилетий.
На самом деле настоящий бум на рынке «чёрного золота» начался лишь с 2004 года, а в 1999–2003 годах цена углеводородов, с поправкой на инфляцию, ещё не вышла из диапазона провальных девяностых годов. В то же время рост отечественного производства начался сразу после дефолта, уже в четвёртом квартале 1998 года (хотя котировки нефти именно тогда достигли исторического минимума!), и затем не прекращался вплоть до мирового экономического кризиса-2008.
Стартовым рычагом возрождения стал отказ от искусственного укрепления рубля. Отказ вынужденный, по принципу: не было счастья, да несчастье помогло. Но если до дефолта завышенный курс национальной валюты создавал льготный режим для импортёров и душил отечественное производство, то после того, как рубль пришлось отпустить в свободное плавание, русские товары начали на равных конкурировать с иностранными.
Яркой иллюстрацией перемен служит упомянутая выше курятина. Как только курс рубля к доллару повернул вниз, производство куриного мяса в России рвануло вверх. За десятилетие русские птицеводы увеличили объём продукции впятеро и буквально вышибли с рынка злополучные «ножки Буша».
Нефтяной бум, как фактор роста, стал ощутимым с 2004 года. Однако гигантские доходы от скачка нефтяных цен удалось использовать в непростительно скромных масштабах. Исторический шанс был упущен из-за того же засилья либеральных теоретиков, связанных с компрадорским капиталом.
Огромную валютную выручку с рынка энергоресурсов можно было направить на модернизацию промышленности, вторую индустриализацию страны. Можно было создать русское производство компьютеров, сотовых телефонов, новейших лекарств, можно было освоить передовые технологии подводного бурения и медицинской диагностики — словом, овладеть тем, в чём мы продолжаем критически зависеть от Запада. Но участие государства в производственных инвестициях табуировано либеральными догмами. Поэтому два триллиона баксов, которые свалились на нас благодаря удачному стечению нефтяных обстоятельств, в основном потрачены на иные цели. Это: 1) создание валютного резерва (что имело определённый смысл); 2) возвращение к политике искусственного удешевления доллара (что не имело смысла ни для кого, кроме компрадорского лобби).
В 2005 году доллар стоил 30 рублей. Вы серьёзно полагаете, что через десятилетие, после ежегодного удешевления рубля с темпом инфляции в 6–10%, он должен стоить примерно столько же? Вы допускаете, что за время, когда буханка хлеба подорожала с 15 до 25 рублей, доллар мог остаться неизменным? Конечно, нет! Но компрадоры, доминирующие в экономическом блоке правительства, настаивали на выбросе всё больших и больших масс нефтедолларов на валютный рынок, чтобы максимально сдерживать динамику курса. Логика оставалась прежней: чем дороже рубль и дешевле доллар, тем легче наживаться на импорте. А русское производство — гори оно синим пламенем!
Правда, в отличие от Ельцина, действия которого в принципе не запятнаны интеллектом, Путин проводил гораздо более осмотрительную политику. Он старался найти компромисс между интересами угнетённой отечественной промышленности и аппетитами могущественного (фактически доминирующего в бизнесе, политике и экономической теории) компрадорского лобби. В результате курс доллара занижался относительно реальности не в разы, как в девяностые годы, а всего лишь на проценты и десятки процентов — но это были проценты, отнятые у реального сектора в пользу импортёров. При этом реальный сектор не угасал, как в девяностые, а хоть и со скрипом, но рос.
Когда кризис 2008 года ударил по нефтяным ценам и ЦБ, сберегая ресурсы, перестал давить на валютный рынок, курс доллара скакнул с 23 до 36 рублей. Год спустя после скачка промышленность продемонстрировала рост около 10 процентов, преимущественно за счёт обрабатывающих производств. Затем валютные интервенции на финансовом рынке снова стали нарастать; курс доллара, вопреки инфляции, был заперт в коридоре 31–33,- и рост реального сектора тоже застыл, несмотря на рекордные нефтяные доходы. Поистине надо быть европейничающим профессором, сидящим на компрадорских грантах, чтобы не заметить тут связи!
Спрашивается, для чего были потрачены сотни миллиардов долларов, стабилизировавших курс рубля? Если откинуть всю шелуху, все пустые разговоры о привлечении иностранных инвесторов (которые двадцать лет не слышат этих заклинаний), о сдерживании инфляции (как будто это главная задача), придётся дать один обоснованный и неопровержимый ответ: дешевизна «зелёного» поддерживалась исключительно для обогащения компрадоров. Так открывалась дорога импорту за счёт сдерживания отечественного производства. Вместо того чтобы создавать альтернативные ТЭКу точки роста, либералы продолжали загонять экономику в абсолютную зависимость от импортных товаров, купленных на нефтедоллары.
А ещё заниженный курс был нужен тем, кто хотел тратить свои доходы «там». Ведь чем дешевле доллар и евро, тем выше желание отдыхать за границей, покупать жильё за границей, учить детей за границей, инвестировать за границу и т. д. и т. п. То есть, вместо притока стимулировалась утечка капитала, обеспечивавшая безбедное веселье на Лазурном берегу или в Анталье, за счёт стагнации в Ростове и Перми.
Сегодня эта малина снова кончилась. Сегодняшний взлёт доллара, безусловно, больно ударит по всей российской жизни, крепко привязной к поставкам извне. Но остриё удара направлено на паразитический компрадорский сектор. Поэтому нашу нынешнюю боль можно сравнить со страданиями человека, у которого вскрывают нарывающий чирей, — сегодня боль, завтра исцеление. Может быть, это здоровое завтра наступит не так скоро, как хотелось бы, но другого пути к выздоровлению, кроме ограничения импортной зависимости, нет. Снять Россию с «западной иглы» куда важнее, чем с «нефтяной».
Надо раз и навсегда исключить из числа главных критериев экономического успеха высокий курс руля к доллару. Экономический авторитет страны определяется отнюдь не стоимостью её валюты (для примера сравните стоимость украинской гривны и японской йены), а размерами и динамикой её ВВП. Мерилом наших усилий должно стать развитие национального производства. Шанс на такое развитие даёт нам обвал искусственно завышенного курса, приведший к краху компрадорского сектора.
А какие сектора российской экономики получили теперь перспективу — заслуживает отдельного разговора.
Часть четвёртая. Есть ли жизнь без них?
Когда возникает дилемма: русское или иностранное? — либерал сразу утверждает, что продукция нашего производства — такое барахло, какое и поддерживать стыдно, зато импорт — чуть ли не единственный способ обеспечить достойное качество жизни. Не будем отвергать их аргументы с порога. Верно, без импорта не может обойтись ни одна экономика, тем более такая, что, по милости компрадоров, потеряла двадцать лет для своего развития.
Но неужели всякий наш продукт — такое барахло, что не жалко тратить государственные ресурсы для его вытеснения и замены на импортный? А ведь именно такую стратегию навязывало России компрадорское лобби. Под его давлением правительство, ради завышения рублёвого курса, спалило сотни миллиардов сначала кредитных, а потом нефтяных долларов.
Теперь, когда эта стратегия с треском провалилась и ресурсов для бесконечного удешевления доллара (а вместе с ним — и привозных товаров) больше нет, давайте задумаемся: а может ли русская экономика заместить импорт? По крайней мере, ту его часть, которая обеспечивалась дешёвым долларом? Способны ли мы вообще произвести достойную замену?
Начнём с сельского хозяйства. Признаем как аксиому, что зерно, овощи, картошка, яблоки на русской земле растут точно такие же, как на польской или американской. Даже если отбросить страшилки про ГМО и прочие ужасы заморской химии, наши злаки и корнеплоды вбирают от солнца те же килокалории и синтезируют те же вещества, что и заграничные растения. И свинья так же нагуливает окорока, и корова доится таким же молоком.
Не спорю, что голландская мытая морковь гораздо удобнее для готовки, чем грязная подмосковная. Но ведь русские аграрии до сих пор не наладили массовое производство мытой морковки в том числе потому, что чужая шла по заведомо заниженной цене (привет либеральным компрадорам, борцам за доступный курс инвалюты!). Для нас такая цена делала мытьё нерентабельным. Стоило поднять курс доллара на два года раньше, и отечественные мытые овощи заменили бы «чистых голландцев». Кстати, в Зарайске эту технологию уже освоили — и не хуже, чем в Утрехте.
И своих эксклюзивных сыров у нас за двадцать пять лет не появилось, потому что ввозить было дешевле. И сливочное масло, привезённое с обратной стороны Земли, аж из Новой Зеландии, умудрялось занимать нишу на русском рынке — только благодаря занижению валютного курса.
На самых разных страницах, газетных и виртуальных, много сказано о судьбе погибающей русской деревни. Куда ни кинь — брошенные поля, застающие берёзовой молодью, — наглядная иллюстрация к теме. Но в чём причина этой трагедии? Отправляясь из Первопрестольной в Сочи по трассе «Дон» или на астраханскую рыбалку по трассе «Каспий», нетрудно заметить границу между зоной сельского опустошения и зоной процветающего агросектора. К югу от воображаемой линии Тула-Павелец все поля возделаны. Уж не другое ли государство там начинается?
Нет, проблема не в управленцах, а в банальной рентабельности. Чернозёмный гектар родит больше зерна с меньшими затратами. Чем дальше к Северу, чем короче лето и беднее почва, тем выше себестоимость. В Нечерноземье рентабельность для хлебороба начинается с уровня в 7–10 тысяч рублей за тонну пшеницы. Нетрудно посчитать, выгодно ли выращивать здесь пшеницу при мировых ценах в 230 долларов за тонну. При курсе 33 рубля за «зелёный» тут гарантировано лишь «островное земледелие», отдельные оазисы выживающих хозяйств, которые держатся почти исключительно крестьянским сверхусилием.
При курсе в 40 рублей граница успешного земледелия должна передвинуться к Москве, Рязани и Владимиру, а при пятидесяти пяти — вернуться в Вологду, где проходила сто лет назад. Расчёты эти, конечно, сделаны по ценам 2014 года и по мере инфляции обязаны пересматриваться — но тенденция очевидна. Дешёвый доллар попросту «зачищал» русское Нечерноземье от сельского хозяйства, дорогой — возвращает смысл здешнему земледелию.
Зарубежный спрос на русский хлеб после девальвации достиг ажиотажного уровня, так что по весне можно с выгодой распахать и засеять 10–20 миллионов заброшенных гектаров — дайте только льготный подъёмный кредит селу. Вот оно и намечается, долгожданное спасение деревни! И я сейчас думаю: сломает эта возможность либеральных догматиков в правительстве или не сломает? Заставит выложить из резервных загашников целевые средства для подъёма залежных земель, или по-прежнему получать финансовую поддержку будут только банкиры? Серьёзный вопрос для товарища Путина…
Теперь переместимся из села в город.
Русская лёгкая промышленность и вовсе была убита в годы реформ. Едва заикнёшься об этом — сразу нарываешься на скепсис: фу, да что там жалеть! Как можно сравнить нелепые совковые балахоны с шедеврами от «Армани» и «Дольче Габана»? Но позвольте, разве у нас одёжный рынок формируется моделями от кутюр? Ничего подобного, его заполонили китайские и турецкие изделия, вполне сопоставимые с продукцией ряда отечественных фабрик. (В Пскове, Калуге, Москве, Питере кое-что шьют и получше.) Если бы не вечное курсовое поддавливание, наш швейный бизнес мог бы нарастить объёмы в несколько раз, заняв место китайцев и турок, — и, возможно, не только на российском рынке, но и на рынках соседних стран.
Ещё одна точка роста — фармацевтика. Здесь десятки препаратов просто вытеснены привозными аналогами. Например, промедол у нас перестали производить вообще, российский фенобарбитал днём с огнём не сыскать. А ведь в составе наших и импортных медикаментов нет никаких различий, проблема только в ценовом преимуществе последних, созданном двадцатилетним искусственным занижением долларового курса.
Да, на Западе есть современные медикаменты, изготовление которых нашим фармацевтам пока не по зубам. Но здесь, так же как и в случае с модными эталонами от «Гуччи» и «Армани», дорогу осилит идущий. Шедевры возникают в среде, где много развивающихся середняков. Если середнякам нет дороги, если они загибаются в неблагоприятных условиях, то об эксклюзивных моделях можно забыть сразу: не было и никогда не будет. А если реалистичный курс доллара расчистит дорогу на рынок для массового отечественного производителя, в этой массовке наверняка возникнут и топовые продукты.
Собственно, в других отраслях промышленности та же ситуация. Много в чём нам надо догонять не только Запад, но и Восток — однако для догоняющего нужна поддержка, а не дополнительные гири на ногах. Компрадорская политика занижения валютного курса не позволяла русской промышленности конкурировать с искусственно удешевлённым импортом и развиваться. Девальвацией эта преграда снята.
С турбизнесом всё ещё очевиднее. С некоторых пор туристическим бизнесом у нас стали называть не освоение отечественных пляжей и лыжных трасс, а продажу туров в Анталью и Куршавель. Это так же нелепо, как называть сельскохозяйственным производством продажу заморской морковки и фасовку заморских орехов. И ведь не упрекнёшь миллионы русских туристов, улетающих и уплывающих за кордон, в дефиците патриотизма. Куда им податься, если отдых в ста километрах от наших мегаполисов обходится дороже, чем за десять тысяч вёрст?!
Причина такого неравенства не только в климатической форе, которую объективно получают круглогодичные тропические курорты, но и в искусственной валютной форе, которую много лет формировали компрадоры. Теперь, после девальвации, турпотоки неизбежно переориентируются на Россию, и завтра мы имеем шанс вместо челябинских лыжников в Куршавеле увидеть французских лыжников на Урале.
Как видим, любая отрасль реального сектора при подорожании доллара имеет шанс пойти в гору. Единственная закавыка: чтобы нарастить объёмы, потребуется много нового оборудования — а его неизбежно придётся импортировать. Машиностроение искалечено компрадорской политикой сильнее всего, поэтому без завоза заграничной техники не обойтись. Значит, импортзамещение пойдёт более медленными темпами, чем позволяет ёмкость рынка. Но медленный рост — это всё-таки рост, а не стагнация в условиях импортного демпинга.
Шанс быстрой централизованной модернизации в тучные нефтяные годы мы упустили, — спасибо господам либералам, вопившим о модернизации громче всех! Это благодаря их экономическим теориям государство, вместо того чтобы вложить барыши нефтяного бума во вторую индустриализацию России, спустило сверхприбыль на валютный демпинг, на завоз импортных товаров, заграничные виллы и заграничный туризм.
Что же, теперь придётся медленно делать то, что нам не позволили сделать быстро. Медленно, зато для себя, а не для чужеземного дяди.
А над крушением компрадорской мечты, привязанной к дешёвому доллару и к доступной загранице, мы плакать не будем.
Иван ТАЛЯРОНОК
?
